Это случилось неожиданно. Полет. Удар. Падение. Она даже не поняла, как умерла. Просто ветер дул в лицо и вдруг перестал. Она падала, ударяясь о голые осенние ветви дубов, не пытаясь схватить их, чтоб остановить этот непривычный полет вниз. Опавшая листва мягко приняла бездушное тело, подняв небольшой столб пыли. Чуть позже пыль осела на закрытые веки, окрасив в серое и без того бледное лицо. Она очнулась, словно вынырнула из мутной тинистой воды. Глотая широко открытым ртом разряженный воздух, быстро суча по холодной земле бесчувственными пальцами, сдирая до кровавого мяса ногти о мелкие острые камушки. Сердце бешено колотилось в груди, ставшей вмиг слишком маленькой для разрывающегося от стука органа. В голове беспощадно звонил набат. Попытки подняться казались бессмысленными, но вскоре ей это удалось. Приняв вертикальное положение, она позволила себе оглядеться вокруг. Все та же дубовая роща, вечернее небо затянуто фиолетовыми тучами, ветер свистит в оголенных ветвях старых деревьев. Все вроде было как обычно, но она чувствовала подмену. Слишком тихим был мир, безжизненным и бесцветным, как поблекшее черно-белое фото, как набросок углем. Ни красок, ни запахов, ни звуков чего-то живого. Пустой мир. Она медленно побрела по знакомой тропинке, направляясь к Роще у западных ворот. Время еще не позднее, наверняка там найдутся лесорубы или травники. Ступив на широкую поляну, она в ужасе увидела то, чего опасалась больше всего. Роща была пуста. Сердце забилось сильнее, хоть и это и казалось невозможным, отказываясь верить. В голове помимо нарастающего гула зазвучала мысль: "Не может быть". Она обшарила каждую локацию Макондо, но так и не встретила ни одного человека. Она звала и искала, кричала и плакала. В ответ ей безумно смеялось эхо. Вконец обессилев, она села на ступени Атриума. Слезы смывали пыльную маску с лица. Вскоре к ним присоединились капли моросящего дождя. Наступила ночь. Северный ветер унес дождевые тучи, посчитав, что достаточно умыл город. На небе зажглись крупные звезды, лунный диск мерцал в пустой черноте. Она смотрела в небо, не имея сил подняться к светилам. Никто не знает, как долго продолжалось забытье. Луна уже клонилась к рассвету, а значит, она просидела на мраморных ступенях не меньше семи часов. Из затянувшегося ступора ее вывело появление на Лобном Месте трех высоких фигур. Сначала птица не узнала в вышедшей из Забытого Переулка троице самых популярных в Макондо гостей из Нортгельма. Их образы были размыты в непривычном сером новом мире. Но как только странники вошли в круг света факелов, освещающих Лобное место, стало ясно, что перед ней Нортгельмский Судья [10] , Нортгельмский Палач [8] и Нортгельмский Истязатель [8] . Она ринулась к нортам, но споткнулась на затекших ногах и упала, кубарем покатившись прямо в ноги Палачу. Из опухших глаз вновь брызнули слезы. Клешнеобразная длань младшего из братьев ухватила птицу за шиворот и одним движением подняла на уровень глаз. – Откуда тут такое чудо? – низко захохотал Палач и легко перекинул добычу среднему брату. – Не трепыхайся, живое, – Истязатель встряхнул ее, заставив посмотреть в мутные красные глаза, – какая-то она странная, погляди сам. – Он кинул вконец растрепанную птаху старшему из братьев, выдернув из волос птицы вечное перо. – Она не живое. – Грубо пролаял Судья. И отбросил трепыхающееся тело из круга света. Окончательно потерявшая ориентацию в пространстве от тряски птица съежилась на утоптанном песке Лобного Места в нескольких метрах от нортов. – Да ладно вам, интересно же откуда оно взялось в Межмирье. – Палач подошел к забившейся птице и снова поднял ее, поставив на ноги. – Давай поговорим, а? Как ты умудрилась попасть туда, куда только ботам есть ход? – Я не нежить! – Крикнула она в лицо склонившегося норта. Сжатые в кулаки пальцы тут же заныли от боли, дали о себе знать расцарапанные ладони. – И я не знаю, как очутилась здесь. Меня, похоже, сбили в полете, я потеряла сознание, и очнулась уже тут. А вокруг ни души. – Ты смотри, как разговаривает, прямо поет. – Вновь рассмеялся Палач. – Тут и не может быть души. Этот мир перевалочный пункт, сюда мы отправляемся после работы в Макондо. – Мужики, пошли костер разведем, погреемся, все равно мне выходить еще не скоро, а вы вообще только вернулись. И эту говорилку с собой возьмем. – Идемте в дежурку, там можно старые стулья сжечь, все равно не заметит никто. – Судья уже шел по направлению к Атриуму. – Истя, идешь? – Мы, по-моему, в прошлый раз там все спалили, разве нет? Ладно, если что там отчетов куча была, их пропажу тоже не заметит никто, не понятно, зачем инки вообще их строчат, бюрократы. – Истязатель проковылял мимо растерянной птицы и удалился вслед Судье. – Иди на ручки, говорилка, – Палач подхватил птицу и понес в Атриум. – Ничего себе, ручки, – думала Певчая, разглядывая страшные расщепленные на острые щупальца конечности младшего норта. Она, конечно, довольно часто встречалась с каждым из Нортгельмских братьев, как и почти все жители Тормента. Квест на норт-марки известен каждому Макондовцу. Но почти всегда ей не хватало времени посмотреть на них внимательнее. В бою не до расшаркиваний, а уходили норты после сражения слишком поспешно. Выглядели норты мягко сказать очень страшно. А если сказать честно, они были просто ужасны. У Палача вместо 2х было гораздо больше ног. Лицо было изуродовано щупальцами, заменяющими губы, совершенно лысый череп только подчеркивал дополнительную пару глаз. И эта вторая пара глаз не спускала взгляда со своей ноши. Истязатель выглядел хоть не намного симпатичнее, но, во всяком случае, сохранил человеческие органы. У него были и ноги и руки, но конечности заканчивались не пальцами, а ороговевшими серыми щупальцами, в левое колено была вживлена пила. Острые длинные тонкие зубы Истяза навевали ужас, а когда он обернулся и послал птице воздушный поцелуй, она отшатнулась, прижавшись к Палачу и оцарапав плечо о костные наросты на его груди. Невозможно было представить боль, которую может доставить такой поцелуй, реши норт проявить нежность. Судья был самым высокими и самым тощим из братьев. Его ссохшееся тело покрывал темно-синий плащ с красной отделкой. Широкий капюшон скрывал голову, а маска закрывала часть лица. Птица мысленно поблагодарила его за этот наряд. Ибо по выглядывающим из под плаща конечностям тонким и острым, как жала, становилось понятно, что тело Судьи не менее ужасно, нежели у братьев. Мимо них медленно проплыло Привидение, равнодушно кивнув нортам и задержав взгляд на птице. Но Палач уже заходил в Дежурную часть, и тряпке пришлось отбыть, не удовлетворив своего любопытства. Истязатель клешнями перерубил несколько стульев и сгреб обломки в одну кучу. От молнии, кинутой в груду деревянных щепок, огонь разгорелся в секунды. Все четверо сели на пол вокруг огня. Жечь костер на полу в комнате было необычно для птицы, но она была благодарна этому теплу после ледяной ночи на ступенях. Она подняла от огня глаза и спросила у братьев. – Вы всегда так выглядели? Вы родились такими, – тут она замялась, подыскивая менее обидное слово, – странными? Ну, щупальца и все такое? – А я вспомнил кто ты! – Взвизгнул Истязатель. – Ты же журналист из Тормы, эта, как её… Поющая птичка! – Певчая птица, – поправила она тихо. – Я так и сказал. Эх, не спеть тебе больше, птенчик, не написать мемуаров. А ты то, поди, думала у нас интервью взять? – Все трое заскрипели противным срывающимся смехом. – Я расскажу ей про нас. – Прохрипел старший брат. – Делать-то все равно нечего. Когда-то мы были обычными людьми. Такими как ты до смерти. Мы жили в Нортгельме и все трое служили в полиции. Это что-то вроде местных инков. Сталкивалась? – В ответ на утвердительный кивок он продолжил. – А Нортгельм-то побольше город, нежели Макондо. Там и преступность посерьезней, и мошенников уйма. Но мы со всем справлялись, никто не мог провести всемогущих Истязателя, Палача и Судью! Истя ловил нарушителей, я их приговаривал к смерти, а Палач казнил. – Старые добрые времена. – Мечтательно скривился в подобии улыбки Истяз. Лязгнули острые зубы. – Так вот, – рассказывал Судья, – наши связи, власть, масса информаторов и стукачей привели к тому, что преступников в Нортгельме просто не осталось. – Да и вообще не многие остались, – подал голос Палач. – Не наговаривай! Мы вершили правое дело! – Судья обиженно отвернулся от костра, словно отказываясь продолжать разговор. – Мы перегнули палку, птах. – Заговорил Палач. – Кроме того, что наши наказания были слишком суровы, почти за каждый проступок Судья назначал смертную казнь, так вскоре мы всех переловили. И начали судить тех, кто хоть немного оступился или ослушался. Мы играли законом во имя своих амбиций, трактовали его, как хотели, не прислушиваясь к голосу разума. В итоге мы начали меняться. – Бууу!!! Страшно? – Отрывисто загоготал Истязатель, ткнув в лицо птице ороговевший обрубок руки. – Да не пугай ее, она и так еле живая. Вернее мертвая. – Все трое опять зашлись смехом. – Что было дальше? – Дальше мы стали такими, какими ты нас сейчас видишь. – Это не обратимо? – Нет, да мы и не стремимся. Нас устраивает теперешнее положение вещей. – Слушайте, я вот припоминаю, что раньше вы как-то иначе выглядели. То есть были монстрами, конечно, но какими-то другими? Ой, простите за монстров, сорвалось с языка… – Да, наш облик продолжал меняться. С каждой замученной душой мы становимся все ужаснее. Так вот, нас изгнали из Нортгельма… – Жалкие людишки не смогли оценить тот порядок, который мы навели в городе! – Воскликнул Судья, вновь повернувшись к костру. – И мы вынуждены довольствоваться одной жертвой несколько раз в сутки… – Не одной, – поправил Палач брата, – ты молодняка иной раз по несколько десятков за бой отгребаешь… – Ну, это да, бывают хорошие бои. Жалко, что норт-марки иногда приходится раздавать, ну да их у нас еще много. – Вот так мы стали тем, чем стали, птица. Что с тобой-то делать? Ты ведь не сможешь вернуться в живой мир, выхода из Межмирья не существует. Как ты вообще попала сюда после смерти? – С чего вы взяли, что я умерла? – Раздосадовано сказала она. – Я себя прекрасно чувствую, сердце бьется, кровь течет, раны болят. – Птица потерла оцарапанное плечо и поглядела на поломанные ногти. – Но выйти из этого вашего Межмирья действительно очень хочется. – Не сможешь ты уйти, не изменившись. Да и твое тело давно мертво, лежит в реальном мире, разлагается потихоньку. А тут раны у тебя болят, потому что ты не веришь, что мертва. И кровь не течет, вот смотри, – Палач привычным движением мгновенно рассек левую ладонь птицы. – Ай! Что ты делаешь? – Она уставилась на разрез, в котором появилась лишь несколько капель крови. – Вот видишь, а скоро и их не будет. – Что мне делать? Я не хочу тут быть, я хочу назад, какая сволочь вообще меня убила? – Слезы казалось, вот-вот польются потоком, но к удивлению птицы, она не смогла заплакать. – Измениться. Возродиться. В твоей копилке не так много загубленных душ, потому ты, наверное, изменишься во что-нибудь симпатичное, не то, что мы. Пошли к Столбу отречения, я знаю старый птичий секрет, вдруг получится. Ну а если не получится, так ты ведь ничего не теряешь. – По традиции норты расхохотались, а птица сжалась от страха. У Столба Отречения добрый, как оказалось, монстр прочитал старинное заклинание над свернувшейся калачиком птицей. Когда было произнесено последнее слово, серый невзрачный мир разрезало яркой поющей и благоухающей радугой. Разноцветная дуга обернула искрящееся тающее тело птахи. Птичка ощутила покой, все вокруг словно пело том, что все будет хорошо в новой жизни, в новом мире. Спустя мгновение, дуга образовала радужный шар, засветилась еще ярче в темноте серого утра. А потом она просто пропала, лопнула, как мыльный пузырь. Норт вернулся к братьям в Дежурную часть, удивленно сказав, что в первый раз у него получилось заклинание Феникса. Спустя несколько дней они забыли о странной гостье. Р.S. Я крадусь на мягких лапах, выискивая жертву. Мои шаги неслышны, мои прыжки смертельны. Я лечу на сильных крыльях, радуясь свистящему ветру, что ласкает мои новые перья. Я бегу, красуясь новым королевским нарядом, каблучки стучат по мраморным ступеням Атриума, я почти забыла, как провела на них ночь в Межмирье. Певчей птицы больше нет, убита неизвестными одним ноябрьским вечером. Прощайте.
